Когда говорят о ведущих деятелях отечественной психиатрии советского периода, называют обычно только несколько имен. Но это все равно, что нанести на карту несколько вершин вместо горного хребта. Т.е., не заботясь, что там было на самом деле.
Лев Маркович Розенштейн – одна из наиболее масштабных фигур, многое предопределивших в истории предмета, значение которой стало искажаться уже через несколько лет после его своевременной смерти в 50-летнем возрасте. Только спустя 50 лет, к 100-летнему юбилею, БМЭ воздала ему должное.
Человек неистощимой инициативы и неутомимой энергии, реформатор психиатрии, проторитель новых путей, основоположник советской системы организации психиатрической помощи, успешно приспособленной к социально-политическому устройству, Л.М. сочетал организационный талант с тонким клиницизмом, чему соответствовала его чуткая отзывчивая натура.
Непосредственный ученик В.П.Сербского, воплотивший в себе существо московской психиатрической школы, как, прежде всего, клинической, клинической по преимуществу (в отличие от «физиолого-клинического направления» ленинградской школы, акцентировавшей эксперимент и лабораторию, что отличало Корсакова от Мержеевского и Бехтерева), Л.М.Розенштейн с первых лет своей клинической деятельности принял нозологическую концепцию Э.Крепелина и психопатологию К.Ясперса, как глубоко себе родственные. Для него клиницизм и психопатология были неразрывны. Этот естественный, но крамольный в советскую эпоху синтез позволил его ученикам В.Д.Фридману, А.О.Эдельштейну, Е.Н.Каменевой отметить, что первой главной и наиболее характерной заслугой Л.М. было «признание самодовлеющего характера психиатрии как науки, венчающей здание медицины». Действительно, мы находим у Л.М. убедительную формулировку антропологической сущности психиатрии: «Удивительно, что проблема познания не своей, а чужой душевной жизни, спорная в психологии и биологии, - и у механистов, и у органистов, - давно сама по себе разрешена жизнью в ее практическом знании людей и психиатрами при обследовании больного». Этот подход, и этот синтез, использование феноменологического метода сделали его тончайшим диагностом, которому оказалась по плечу задача выявления мягких форм шизофрении, и что в свою очередь сделало оправданным создание им клинико-профилактического и психогигиенического направления в психиатрии. Ни в ком так ярко не проявился талант организатора психиатрической службы и социальной психиатрии. «Госпитализацией нельзя разрешить проблемы улучшения положения всех психически больных... Да и нет такой надобности... Главная масса психически больных будет оставаться в населении. Психиатрия должна выйти за пределы психиатрических учреждений».
Л.М. родился в семье врача, учился в Елизаветградской гимназии (Кировоград, Украина), потом на медицинском факультете Одесского университета, но в 1906 г. за участие в революционном движении 7 месяцев провел в тюрьме и был выслан. В 1908 г. окончил медицинский факультет Московского университета. Три года работал в клинике профессора В.П.Сербского. Последовал его примеру, уйдя из клиники в знак протеста против ограничения свобод Московского университета. В 1911-1913 гг. – ассистент Н.Н.Баженова, но был уволен специальным распоряжением министра. В 1913-1914 гг. работает экстерном на Канатчиковой даче у П.Б.Ганнушкина. В 1910, 1911 и 1913 гг. знакомится с психиатрическими клиниками Германии, Франции, Англии и Австрии. Присоединяется к кругу левых земцев, объединившихся около журнала П.Б.Ганнушкина «Современная психиатрия», работает в различных комиссиях при Правлении Союза психиатров, организует Справочное бюро Союза и его печатный орган, совместную поездку психиатров за границу и т.д. Накануне Первой мировой войны первым в России ставит вопрос о противоалкогольных диспансерах, о специальных амбулаториях для борьбы с эпидемией самоубийств и помощи психически больным, предпринимает опыт такой работы в одном из подмосковных рабочих поселков. В 1914-1916 гг. служит полковым врачом на передовых позициях. Пишет оригинальную работу «О психопатологии контуженных», искаженную в печати цензурой. В 1919 г. – ординатор П.Б.Ганнушкина. Принимает непосредственное участие в разработке советского законодательства о психически больных, программе борьбы с алкоголизмом, в создании невропсихиатрической секции Наркомздрава. Высоко ценимый наркомом З.П.Соловьевым, Л.М. становится постоянным консультантом Наркомздрава. По его предложению Донская ПБ делается первым невропсихиатрическим учреждением для больных мягкими и начальными формами психических заболеваний, и работает здесь в 1919-1929 гг. старшим ассистентом В.А.Гиляровского. Участвует в закреплении за персоналом психиатрических учреждений 6-ти часового рабочего дня, полуторамесячных отпусков и различных льгот, включая приравнивание детей сотрудников к детям рабочих в отношении приема в ВУЗы.
Занимается вопросами подготовки и переподготовки кадров, создает профили нового типа работников психиатрических учреждений, ведет преподавательскую работу на курсах усовершенствования. С 1921 года – приват-доцент П.Б.Ганнушкина. Выступает инициатором и идейным руководителем ряда съездов и совещаний. В 1923 г. на Втором всероссийском совещании делает программный доклад «Новые задачи советской психиатрии». Энергично проторяет открытие психиатрических отделений в общих больницах и добивается этого в 1924 г. в Институте им. Обуха.
В 1924 г. организует при Московском государственном психоневрологическом институте невропсихиатрический диспансер, которому спустя год, при упразднении Института, было поручено методическое руководство организации всей психиатрической помощи в стране. В 1928 г. диспансер был преобразован в Институт невропсихиатрической профилактики. Диспансер состоял из амбулатории, ряда лабораторий и отделения психогигиены, проводившего психосанитарное обследование на фабриках и заводах. Это был выдающийся пионерский почин, определивший вскоре лицо отечественной психиатрии, позволивший реализовать психопрофилактическое направление в масштабах страны, так как сама организационная форма государственного диспансера стала первым быстро распространившимся образцом. Первоначально это были отдельные кабинеты при общих диспансерах, затем самостоятельные учреждения, активно выявлявшие в населении, прежде всего на производстве, психически больных, нуждающихся в стационарном лечении. Активно выявлялись также вредные факторы, влияющие на заболеваемость. Эта задача позволила существенно продвинуться в изучении начальных форм психических заболеваний и их лечении. При этом приходилось преодолевать левацкие теории, что соцстроительство само по себе уничтожит невро-психиатрические заболевания.
В 1930 г. Л.М. Розенштейн вместе с А.Б.Залкиндом представлял СССР на Первом международном психогигиеническом конгрессе в Вашингтоне и привлек своим докладом внимание ведущих западных ученых, в частности, Адольфа Майера, установивших с ним постоянную научную связь. Он был избран вице-президентом Международного комитета по психогигиене. Л.М. увлекся идеей соединить медицинскую профилактику с психогигиеной, педологией и залкиндским синтезом рефлексологии Бехтерева с психоанализом Фрейда не только для собственно психиатрических задач, но и в области воспитания и образования. «Психиатр должен принимать участие в организации педагогического процесса...» (1934). Эта психогигиеническая установка – вынести психоневрологическую компетенцию в массу здорового населения, как и педология, была осуждена в Постановлении ЦК ВКП(б) в 1936 г.
С 1931 г. наряду с руководством Московским институтом нервно-психиатрической профилактики Л.М. возглавил кафедру психиатрии ЦИУ и комиссию по реконструкции психиатрической помощи при Наркомздраве, которая провела громадную работу и выработала основные положения ступенчатой организации сети психиатрической помощи по выявлению ранних форм и перехода к активной терапии. В 1933 г., ежемесячно консультируя Костромскую ПБ, он сумел перевести в Москву, в свой Институт, главного врача этой больницы А.В.Снежневского.
В 1933 г. по инициативе Л.М.Розенштейна создается Всероссийское общество невропатологов и психиатров, и он становится первым его председателем.
А накануне, в 1932 г., после указания Сталина о бдительности на теоретическом фронте, Л.М.Розенштейн, как один из основоположников и лидеров советской психиатрии, вынужден был пересмотреть первые этапы своей деятельности и публично отмежеваться «от всего чуждого» в наследии не только Э.Гуссерля и Адольфа Майера, но даже В.П.Сербского. Следует помнить, в каких условиях приходилось работать в эту эпоху. С 1923 года был провозглашен курс на создание специфически советской науки, сопротивление которому директора Московского института психиатрии А.П.Нечаева привело к ликвидации Института. Стремление быстро добиться безоговорочного подчинения научного сообщества, в котором среди работников естественных наук в 1929 г. было только 1,3% членов партии и 1,9% бывших рабочих, вызвали «культурную революцию» в науке, ее «раскулачивание», замену «буржуазных специалистов» «народной интеллигенцией» (1928-1932 гг.). Начало этому положило сфабрикованное ОГПУ в 1928 г. «шахтинское дело» - первое дело о «вредителях». В 1930 г. состоялся первый ритуал публичного разгрома и покаяния тогдашнего философского руководства (акад. А.М.Деборин) и резко ужесточилась цензура. С конца 1932 г. были свернуты международные научные контакты. С 1934 г. начались массовые репрессии.
В 1934 г. в статьях памяти Л.М. его ученикам уже приходилось оправдывать его увлечение психопатологией Ясперса, всячески преуменьшая это влияние, писать, например, что Л.М. «считал возможным использовать в некоторых случаях феноменологический метод...» и т.п. Вопреки свидетельству БМЭ Л.М. не был членом КПСС, он остался лишь кандидатом в члены ВКП(б).
Л.М. противостоял объективно-психологическому направлению рефлексологов и бихевиористов, отрицавшему научный характер клинической беседы с больным. Л.М. учил начинающих психиатров относиться к высказываниям больных как к драгоценному материалу для психопатологического анализа, требовал записывать каждое слово больного, схватывать каждое его проявление. Е.Н.Каменева вспоминала, что «Л.М. никогда не удовлетворялся одной постановкой клинического диагноза и не спешил с ним». На разборах больных он никогда не исходил из отдельных симптомов, а анализировал их значение и смысл, исходя из личности каждого конкретного больного со всеми ее социально-бытовыми, профессиональными, личными и характерологическими особенностями. После чего «постепенно вскрывал за ними тонкие психопатологические уклонения и начальные стадии симптома, называемые им «микросимптомами». Распознавание этих микросимптомов помогало ему распознавать начинающийся мягкий процесс». По свидетельству Ю.В.Каннабиха и др., Л.М. был удивительным мастером клинической беседы, на ходу изобретавшим адекватные конкретному больному тестовые вопросы, соответственно его характеру, профессии, социальному положению, «выявлявшим тончайшую динамику развития не только самой болезни, но препсихотической личности во всех ее характерологических и ситуационных моментах», а также в единстве с сомато-неврологическим состоянием организма, с учетом двухсторонних взаимовлияний, в соответствии со своей идеей слияния психиатрии с общей патологией. Но Л.М. никогда не ограничивался ролью тонкого диагноста, он давал каждому больному конкретные индивидуальные советы по всему кругу его практических жизненных проблем.
Л.М. «призывал к тщательному изучению поведения и реакций пациента вне искусственной обстановки лечебного заведения, собирая сведения не только у родственников, но и в различных местах его деятельности методом дознания и следствия». Для этой цели им был введен институт сестер социальной помощи, получивший с тех пор широкое распространение. Наконец, с редкостной эрудицией он анализировал историческую динамику понимания используемых диагностических категорий. Его работа «Проблема мягких форм шизофрении» (1933) была следствием достигнутого им рафинированного уровня, доступного немногим. В руках многих – это неизбежно было чревато гипердиагностикой со всеми вытекающими из нее социальными последствиями. Вместо выявления действительной заболеваемости стали регистрировать все патологические отклонения от нормы, расширительно диагностируя, прежде всего, шизофрению. Аналогично, расширительное понимание своих задач превратило медицинскую наркологическую сеть в часть Общества борьбы с алкоголизмом, а тщательное исследование вредных факторов, приводящих к профпатологии, вносило дезорганизацию в производственный процесс. Задаче дать надежные клинико-психопатологические опоры для диагноза начинающегося шизофренического процесса, доступные практическому психиатру, служило его основное масштабное, но драматически закончившееся исследование. Разработанный им еще в 1921 г. оригинальный «психолого-психопатологический» метод исследования психически больных, в котором объединяются два различных подхода: ««Я» психиатра - всегда над «Я» больного, а «Я» психолога – вместе с «Я» наблюдаемого», а также послойная структурная диагностика и комплексный мультипрофессиональный подход легли в основу нового типа амбулаторной истории болезни, предложенного в 1926 г. По этой новой форме методом когорты, т.е. сплошного исследования населения нескольких районов Москвы, был собран банк данных для последующего катамнестического исследования. Однако в 1941 г., когда гитлеровские войска подошли к Москве, этот бесценный архив был уничтожен специальными отрядами НКВД.
Разработанный Л.М. метод позволил ему выявить отличия корсаковского и псевдо-корсаковских амнестических синдромов; делириозного и «аменциального» расстройств сознания, т.е., фактически выделить в 1922 г. одновременно с В.Майер-Гроссом онейроидный синдром (посвятив эту свою работу «памяти учителя» проф. Сербского); выделить особые формы маниакально-депрессивного психоза на основе психопатологического и экспериментального изучения мышления этих больных; описать мягкую форму шизофрении (1933 г.). Понимание Л.М.мягких форм было существенно новым: это не просто смягченные формы острых психопатологических расстройств, как у А.Кронфельда и многих других авторов, а инициальные непсихотические формы, за неврозоподобным фасадом которых протекает длительный медленный процесс. Наряду с мягкой шизофренией Л.М. указывал на наличие мягких экзогенных интоксикаций, мягких эпилепсий, мягкой органики... Еще в 1916 г. в дискуссиях о травматическом неврозе Л.М. называл его «эмоционально-травматической реакцией» и трактовал вполне как посттравматическое стрессовое расстройство, выделяя еще и «латентные травматические реакции».
Лев Маркович Розенштейн знаменует своей деятельностью как замечательно высокий взлет, так и – столь же полной мерой – неизбежные плоды естественного саморазвития в условиях, где главный приоритет – «политика сегодняшнего дня».
Ю.С.Савенко