Что могло побудить Свердловский областной суд уронить лицо?

В 2003 г. Европейский Суд по правам человека рассмотрел жалобу Т.Н.Ракевич на неправильные действия по ее недобровольной госпитализации в психиатрическую больницу и обязал российское государство выплатить 3000 евро в счет компенсации морального вреда. При этом речь шла не о принуждении в отношении здорового человека (тема психиатрических репрессий в нашем отечестве вроде бы исчерпана после того, как Верховный Совет РСФСР принес извинения за допущенные крайности). Никто не оспаривал содержание диагноза. От государства требовалось всего лишь правильно обходиться с человеком при оказании психиатрической помощи. В свою очередь, Пленум Верховного Суда Российской Федерации (постановление № 23 от 19.12.2003 г.) обязал суды учитывать постановления Европейского Суда по правам человека, в которых дается толкование Конвенции о защите прав человека и основных свобод.

Казалось бы, областному суду (Ракевич Т.Н. - жительница Свердловской области) осталось только проанализировать работу судов, выявить допущенные ошибки и принять меры к их устранению. Работа несложная. И она была сделана. В октябре 2004 г. судебная коллегия по гражданским делам Свердловского областного суда довела до сведения профессионального сообщества Справку по результатам обобщения практики рассмотрения дел о принудительной госпитализации гражданина в психиатрический стационар (о продлении срока принудительной госпитализации) и принудительном психиатрическом освидетельствовании», где отметила ряд упущений технического характера. И, казалось бы, к такому факту не стоило привлекать внимание широкой общественности, если бы не выводы, которые прозвучали абсолютно неожиданно.

Цитируем по тексту «справки». « ... если диагноз, установленный комиссией врачей-психиатров, оспаривается гражданином и он по этому основанию обжалует помещение его в стационар, то оба заявления должны рассматриваться судом с назначением судебно-психиатрической экспертизы. При назначении и оценке заключения экспертов следует иметь ввиду, что в силу Основ законодательства об охране здоровья граждан и закона «О государственной судебно-экспертной деятельности в Российской Федерации» проведение экспертизы допустимо только в государственных психиатрических учреждениях; проведение экспертизы в иных организациях (так называемыми независимыми экспертами) недопустимо; такие заключения должны рассматриваться как недопустимое доказательство».

Поясняю, что, во-первых, объявлять доказательства недопустимыми – прерогатива инстанций федерального уровня; во-вторых, областной суд отдал предпочтение законам, образно говоря, отдельного действия, поставив их выше кодексов, на что сами законы, вообще-то не претендуют (ст.41 упомянутого закона «О государственной судебно-экспертной деятельности...» гласит, что «в соответствии с нормами процессуального законодательства Российской Федерации судебная экспертиза может проводиться вне государственных судебно-экспертных учреждений лицами, обладающими специальными знаниями в области науки, техники, искусства или ремесла, но не являющимися государственными судебными экспертами»; в-третьих, такой циркуляр из дела Ракевич Т.Н (ради чего и проводился анализ) совершенно не вытекает. То есть, областной суд взял на себя инициативу из каких-то иных побуждений и не побоялся при этом рискнуть собственной репутацией. Это нужно осмыслить как факт, небезразличный любому человеку хотя бы потому, что все под Богом ходим.

Вопрос о том, кому решать, есть основания изолировать от общества человека, чье «сумасбродное» (по словам Екатерины Второй) поведение вызывает сомнения в психическом здоровье – врачам или судьям – решается давно и по-разному. Французы еще в 1835 г. закрепили эту обязанность за «непредвзятым» судом. В нашем отечестве дискуссия на эту тему в двадцатые годы прошлого века закончилась тем, что государство доверилось врачам, и, как заявляли потом представители антипсихиатрического движения, в обществе «ни один восточный сатрап не имел такой власти над человеком, как обыкновенный участковый психиатр». К концу двадцатого века у народа накопилось столько претензий, что законодатель счел необходимым отдать судам право и обязанность решать, подлежит человек принуждению в процессе оказания психиатрической помощи или нет. Казалось, больше спорить не о чем. И поначалу, пока люди жили прежними привычками, не беспокоя суды, наше правосудие особенно не беспокоилось. Но постепенно, когда от слов нужно стало переходить к делу, стало ясно, что говорить о правах человека гораздо проще, чем их защищать.

К тому же изменилась и ситуация в зале суда. Обычный человек перестал чувствовать себя в нем как «военнопленный перед лицом военной коллегии» (по словам А.Герцена), «судьба которого зависит от случая или произвола». Он все чаще выступает как заинтересованная сторона, будучи готов выставить контрдоводы на аргументы, которые противоречат его интересам. Что понятно: при демократии никто не полагается только на судью, а все делают ставку на победу в состязании, которую должны присудить под давлением неопровержимых фактов. Естественно, каждый ищет доказательства в свою пользу. Такова логика судопроизводства в том обществе, которое наш народ выбрал в качестве образца для подражания. На этом фоне запрещать человеку обращаться к специалисту, которому он доверяет, нормы прямого действия не позволяют. И тут идея равенства людей перед лицом закона вступает в противоречие с интересами самого суда.

Не секрет, что душевно больные люди зачастую не считают себя таковыми, а некоторых из них не останавливает даже волокита, неизбежная в спорах об интересах, ущемленных действиями официальных лиц, и они готовы изводить чиновников бесконечными жалобами. К тому же, врачи, как правило, не ошибаются в диагностике, так что в ординарных случаях медицине действительно можно доверять и не обременять судебную машину лишними хлопотами, а вывести за скобки общепризнанных прав человека его споры о законности принудительных мер медицинского характера. Однако такая жертва, во-первых, была бы несомненно прагматичной, но во-вторых, в-третьих и в-четвертых неизбежно повлекла бы за собой вполне прогнозируемые следствия.

Сама возможность запретить людям той или иной группы населения обращаться к правосудию, минуя исполнительную власть, очень соблазнительна. Причем, именно для чиновников средней руки. Пока дело коснулось самых беззащитных. Тех, кому возможно и в голову не придет сопротивляться. С кем обычный человек себя, как правило, не отождествляет. Но ведь идеи всегда начинают предавать сначала по мелочам, зато потом остановиться бывает (нам ли не знать!) очень трудно.

Найдутся ли в обществе силы, которые официально опротестуют этот прецедент, сказать трудно. Во всяком случае, авторы представленного циркуляра твердо рассчитывали на их отсутствие, как можно судить по тону опубликованного документа. Мне кажется, что в любом случае общественность должна отреагировать и защитить принципы, сама возможность покушения на которые совершенно недопустима.

Б.Н.Алмазов (Екатеринбург)