Георг Гейм

(Georg Heym, 1887-1912)

Россия

За Верхоянском, средь безлюдной мглы,
На каторжные загнаны работы,
Угрюмые бредут седые роты,
И день, и ночь гремят их кандалы.

Но рты молчат. Мы их не слышим речи,
Лишь в рудниках стоит неясный гул...
Вооружен бичами караул.
Удар! Худые вздрагивают плечи...

Колонны возвращаются в бараки.
Луна – тусклей ночного фонаря.
Идут в снегу протоптанной тропою,

Им зарево мерещится во мраке,
И на шесте, над страшною толпою
Отрубленная голова царя!
Перевод Л.Гинзбурга

Луи капет[1]

Стук барабанов вкруг эшафота.
Эшафот крыт черным, как гроб.
На нем машина. Доски разомкнуты,
Чтобы вдвинуть шею. Вверху – острие.

Все крыши в зеваках. Красные флаги.
Выкрикивают цены за места у окон.
Зима, но люди в поту.
Ждут и ворчат, стискиваясь теснее.

Издали шум. Все ближе. Толпа ревет.
С повозки сходит Капет, забросанный
Грязью, с растрепанной головой.

Его подтаскивают. Его вытягивают.
Голова в отверстии. Просвистела сталь.
И шея из доски отплевывается кровью.

Робеспьер

Он словно блеет. Глаза его таращатся
В тележную солому. Пена у рта.
Он глотками всасывает ее сквозь щеку.
Босая нога свесилась через край.

На каждом ухабе – встряска,
Цепь на руках звенит, как бубенец.
Слышно, как хохотом заливаются дети,
Которых матери поднимают над толпой.

Ему щекочут пятку – он не чувствует.
Телега встала. Он смотрит и видит
На площади перед улицей – черный эшафот.

На пепельном лбу проступают капли.
Страшной гримасой перекосился рот.
Сейчас он крикнет. Но не слышно ни звука.

Умалишенные

(Вариация)
Се – королевство. Алые угодья.
Смотрителей смирительные средства.
Репей, крапива, тернии – наследство
Безумных принцев. Небо в половодье

Захлестывает нас огней разливом, -
И, складывая пламя в письмена,
Душа, змеиным ядом вспоена,
Метнулась в мозг припадочным порывом.

Запутаны в одно с чертополохом
И высосаны дождевым червем,
Народец Вакхов, так мы и живем,
В такт вашим плохопахнущим эпохам.

Стеклянно-легкий шаг нам с детства даден
И красных крыльев пышные ошметки.
Мы пляшем, пляшем в вашем околотке,
Бессильною стопою давим гадин.

Божественное действо. Море пламя.
Зажжен зенит небес. И мы одни.
Мы полубоги. Жесткие ступни.
Вершат, круша, расправу над камнями.

Забытый Богом край в своем позоре.
Отрубленной главой качает дрок.
Кроваво-алый алчный коготок
Скользит игриво в нищенском уборе.

Где дряхлое, где детство, деревцо.
Выпячивая брюхо в амулетах,
Таит от нас костистое лицо
В тени ветвей, распятых и раздетых.

Мышь выпрыгнула в пламя из норы,
Как мы, рехнувшись. Прянул клюв златой
С небес – и песнь осыпана золой,
И лебедь раньше нас шагнул в миры, -

О, сладостные звуки умиранья!
Пронизывая тело тополей,
Они с лугов лиются и с полей,
Входя в голов решетчатые зданья.

Стезя кроваво-черная небес.
Забилось солнце, схваченное тучей,
Что проволокой обросла колючей
И озлатила каждый свой зубец.

Нет Господа. И неба черный грот
Пролился, полон гнева, в черный пруд,
Где тучи, в тучи втиснуты, плывут,
Чреваты ночью черных нечистот.

А в глубине пруда придавлен труп,
Вокруг него резвится рой угрей –
Вольются в уши старого старей
И юной дрянью выскользнут из губ.

Кричит жерлянка. Голубой удод
Заблеял – ей в ответ – с болот козой.
Какою вы запороты лозой,
Кто сек тебя, дурацкий мой народ?

В князья грозитесь? Зрю одних зверей,
Глухую ночь закабаливших ревом.
Меня ль бежать? Мой нож в броске багровом
Кинжала милосердия быстрей.

Все разбежались. Я стою один.
Зачем-то одолев и эту горку.
Я подбираю брошенную корку.
Немой. Умалишенный. Божий сын.
Перевод В.Топорова

Демоны городов

Они бредут сквозь ночь по городам,
Что тяжко стонут под пятою их.
Вкруг подбородка их, как борода,
Метется дым и сажи черный вихрь.

Их тень бежит по улицам кривым
И гасит блик ночного фонаря
И, как туман, ползет по мостовым,
За домом дом ощупывая в ряд.

Одной ногой на дальней площади,
Другим коленом в башню упершись,
Они свистят под черные дожди
В свирели бурь с заоблачных вершин.

Вкруг этих ног, под жалобный мотив,
Кружатся города за туром тур,
И смерти песнь, как это раскатив,
За тоном тон вонзают в темноту.

Они идут, - и гладь реки мутна,
Лишь фонарями робко пожелтев,
Как ящерица спину испятнав,
Печально катится куда-то в темь.

На бык моста усевшись тяжело,
Они в толпу вонзают пальцы вил,
Как фавны те, что у краев болот
По локоть руки погружают в ил.

Один встает. На белую луну
Повесил маску черную. И мрак,
Свинцом упав, безмолвно оглянул
И город придавил, как комара.

И плечи городов трещат. И вот
Взметнулось пламя из домов костра.
Они уселись, выпятив живот,
Котами воют, головы задрав.

Вот в комнате, что жутко тьма одела.
Роженица кричит от тяжких мук.
Вздымается среди подушек тело.
А демоны столпилися вокруг.

Она дрожит. В поту холодный лоб.
И ужас криков стены обглодал.
Уж близок плод. И чрево напряглось
И лопнуло от тяжести плода.

И шеи демонов, как у жираф...
Дитя без головы. И держит мать
Его в руках. И ужас, сердце сжав,
Ее поверг, холодный, на кровать.

Как великаны демоны растут,
Висков внедряя в небо красный клин.
По городам землетрясенья стук
От их копыт, что пламень раскалил.

Перевод Б.Пастернака