Дух ксенофобии в СПЭ. «Понаехали тут всякие...»

Молодая женщина с Украины приехала вместе с двумя детьми в Московскую область, где к тому времени уже работал ее муж. Будучи высококвалифицированной медсестрой и от природы добросовестной и работящей, она устроилась в местную больницу, а потом и еще в одну. Денег вроде бы хватало, но жить было негде, приходилось снимать квартиру. Сердобольные соседи пожалели: «Тут у нас есть одна бабушка, болеет тяжко, ходить не может. Родственников у нее нет, одна только двоюродная сестра, да и той она не нужна. Может, поможешь ей, а она на тебя завещание оформит?». Светлана познакомилась со старушкой и ее двоюродной сестрой, которая как раз собиралась очередной раз оставить ее. «Мне она не нужна, и дом ее не нужен, ухаживай!», - сказала сестра. Старушка оказалась более осторожной: «Я сначала посмотрю, как ухаживать будешь. Может, ничего тебе и не оставлю». Светлана была женщиной добросовестной, ухаживала на совесть, а когда поняла, что тяжело, вызвала с Украины мать, чтобы помогала. Вдвоем, с помощью мужа, следили и за старушкой, и за домом, и за хозяйством. Через полгода было оформлено завещание. Бабушка была так довольна заботой, которой ее окружили, что хотела оставить Светлане и свою московскую квартиру, однако та категорически отказалась. Местный участковый, зная о частых злоупотреблениях с жильем, решил сам проверить, все ли благополучно, понимает ли бабушка, что делает, не оказывают ли на нее давление. Убедившись, что все в порядке, успокоился, знал, что бабуся в надежных руках: если нужно и врача вызовут, и на консультацию отвезут. Так все и шло, пока бабушка не умерла. Приехавшая на похороны сестра подтвердила, что ей ничего не нужно, однако когда подошло время для вступления в наследство, заявила, что ее родственница давно психически нездорова и, оформляя завещание на С.Березину, не понимала значения своих действий. Светлана была уверена, что легко решит дело в судебном порядке, поскольку все было очевидно: бабушка никогда психически не болела, до самой смерти была в здравом уме и твердой памяти, в поселке было множество свидетелей, знавших ситуацию и готовых подтвердить, как Светлана ухаживала за старушкой. Однако нашлись свидетели и с другой стороны...

Вопиющая тенденциозность, явно ксенофобического толка, характеризовала не только экспертное заключение, но и судебное решение, и отказ в удовлетворении кассационной жалобы. Когда адвокат гражданки Украины С.Березиной неожиданно не приехал на судебное заседание по болезни, и, Светлана просила отложить суд, ее просьба была проигнорирована. И когда, оставшись одна, она разволновалась, ей стало плохо, и она потеряла сознание, суд продолжался в отсутствии ответчицы и ее адвоката (!), а в протоколе судебного заседания появилась запись: «покинула зал судебного заседания».

Разъяснения специалистов относительно посмертной экспертизы Селиверстовой Надежды Арсеньевны, 1934 г.рожд.

Настоящие разъяснения даны 8 мая 2007 г. нами,

по запросу адвоката Туринской Марии Михайловны

на основании представленных ею ксерокопий:

  1. заключения комплексной судебной психолого-психиатрической комиссии экспертов от 2 февраля 2007 г. № 15/з Государственной научного центра социальной и судебной психиатрии им. В.П.Сербского в составе к.м.н. Гусинской Л.В., проф. Харитоновой Н.К., Бессоновой Т.Д. и Королевой Е.В.;
  2. медицинской карты амбулаторного больного С-вой Н.А. Никольской поликлиники, пос. Кубинка Одинцовского р-на Московской области,

для ответа на вопросы:

  1. насколько научно обоснованными являются выводы посмертной экспертизы С-вой Н.А.?
  2. возможно ли дать оценку психическому состоянию С-вой Н.А. на момент составления ею последнего завещания на основании имеющихся данных?

Заключение написано на 10 страницах, из которых 1,5 страницы занимает вводная часть, 2,5 страницы – изложение обстоятельств дела и медицинской документации, 5 стр. – показания свидетелей и ¾ страницы – выводы с обоснование.

В нарушение Инструкции Минздрава России от 12.08.2003 г. «Заключение СПЭ», заключение не содержит систематизации, квалификации и интерпретации приводимых в констатирующей части данных. В данном случае следовало сделать это отдельно для данных медицинской документации и отдельно для показаний свидетелей. Ничего этого в заключении нет. В результате, большой противоречивый массив данных никак не упорядочивается, не разъясняется, не анализируется, а сразу бегло проговаривается в кратких выводах. Тем самым грубо нарушены фундаментальные пункты Инструкции 2.3.16 и 2.3.17.

В контрасте с неоправданно частой в последние годы формулировкой «в связи с отсутствием объективных данных о психическом состоянии в интересующий суд период и противоречивостью свидетельских показаний, ответить на вопрос суда ... не представляется возможным», мы сталкиваемся в данном экспертном заключении с прямо противоположной крайностью: в случае, где противоречивость свидетельских показаний налицо, она не замечается, а наличие объективных медицинских свидетельств игнорируется. Вместо этого, вопреки имеющимся объективным данным эксперты с ничем не обоснованной уверенностью занимают сторону истицы. Излагаемая ими версия совершенно не считается с мнением врачей, непосредственно наблюдавших С-ву Н.А. Что касается свидетельских показаний, то они распределяются фактически поровну: 7 со стороны истицы и 8 со стороны ответчицы. Они рисуют нам две противоположные версии.

Первая версия: гражданка Украины со своим мужем, к которым милиции следует принять меры, воспользовались беспомощным состоянием подэкспертной, пока проживавшая с ней в последнее время ее двоюродная сестра Б-ва Л.Н. находилась на лечении в больнице, составили завещание в свою пользу и, оказывая на подэкспертную психологическое давление и злоупотребляя ее доверием, заставили подписать его, тогда как она не понимала значения своих действий, находясь в старческом слабоумии, не узнавая знакомых.

Вторая версия: в силу «натянутых отношений» с Б-ва Л.Н., подэкспертная просила найти ей хороших людей, которые ухаживали бы за ней, и она завещала бы им дом. Согласно этой договоренности, Березина С.Ю. попросила приехать свою мать и вместе с ней и мужем осуществляли уход за подэкспертной и следили за ее хозяйством.

Согласно объективным данным самой констатирующей части, известно, что завещание было составлено спустя две с половиной недели после выписки Б-вой Л.Н. из больницы, где она находилась с 1 по 27 декабря 2004 г.. Спустя 4 дня после составления завещания подэкспертную навестил терапевт, т.е. 18.01.2005 г., а затем 18.04.2005 г.; 13.05.2005 г. ее посетил кардиолог. В их записях в медицинской карте амбулаторного больного нет никаких упоминаний о слабоумии, дезориентировке, неузнавании, неопрятности, беспомощности, неадекватности. Между тем, это обязательно было бы отмечено, т.к. такие характеристики врачебному глазу тотчас заметны и находятся в сфере непосредственной ответственности врача.

Как быть в случае такой противоречивости версий свидетельских показаний? – Проанализировать на предмет соответствия имеющимся датам и другим объективным данным, выделить явно неадекватные гиперболы и присочиненные подробности. Например, когда про 71-летнюю женщину утверждается, что у нее старческое слабоумие, что вся ее сорочка была перемазана испражнениями, что она не узнавала знакомых, т.е. признаки, заметные всем, то прежде чем опираться на эти сведения, экспертам следовало рассмотреть показания другой стороны, несовместимые с этими данными, и выделить среди имеющихся нейтральные непротиворечивые данные. Из всех 15 свидетелей нейтральными можно с полным основанием признать только трех: врача поликлиники Попова Е.В., который периодически навещал подэкспертную на дому, участкового уполномоченного Анисимова Д.А. и свидетельницу Лушкину Л.Р.

Врач Попов Е.В. «сообщил, что не помнит, в каком году Березина пригласила его провести осмотр С-вой Н.А., а также назначить ей лекарство, сделать инъекцию в колено». Такое свидетельство дышит достоверностью, в отличие от точных датировок других свидетелей спустя полтора года событий. Но мы знаем, что это могло произойти только в 2005 году, т.к. в начале 2004 г. Березина С.Ю. и С-ва Н.А. еще не были знакомы. Наконец, это свидетельство, подтверждающее заботу Березиной С.Ю. о С-вой Н.А.

«Попов Е.В. пояснил, что С-ва Н.А. была психически нормальным человеком, разговаривала, ориентировалась правильно».

Участковый уполномоченный Анисимов Д.А. «суду пояснил, что сделал выезд к С-вой Н.А., чтобы удостовериться, действительно ли она давала согласие на регистрацию Березиной С.Ю. по месту пребывания. С-ва пояснила свидетелю, что Березина С.Ю. осуществляла за ней уход. Свидетель пояснил, что у С-вой Н.А. были «проблемы с ногами», плохо ходила, постоянно находилась в кровати, но вела она себя адекватно, внятно разговаривала» (л.д. 74-75).

Спокойным объективным тоном отличаются также показания свидетельницы Лушкиной Л.Р., которая сообщила важную подробность: «С-ва Н.А. попросила ее найти человека, который осуществлял бы за ней уход в связи с тем, что у нее были «натянутые отношения с Б-вой Л.Н.» (л.д. 51).

Заключение экспертов – в соответствии с определением суда – названо комплексным психолого-психиатрическим, однако по существу таковым не является. Участие психолога фактически отсутствует, т.к. ограничивается подписью под актом и формальным упоминанием в следующих нескольких строчках заключения: «Как показывает клинико-психологический анализ материалов гражданского дела и медицинской документации, в юридически значимый период – подписание завещания 14.01.2005 г., у С-вой Н.А. в условиях психотравмирующей ситуации, обусловленной беспомощностью, отсутствием ухода, госпитализацией единственного для нее близкого человека отмечалось углубление имевшихся психических расстройств, выразившихся в нарушении ориентировки в окружающем, присоединением тревоги (страх остаться одной), нарушением смыслового восприятия и адекватной оценки ситуации со значительным снижением возможности противостоять давлению окружающих, нарушением критических и прогностических функций, что лишало ее способности осознавать юридическую суть и социальные последствия своих действий, самостоятельно принимать решения, поэтому в указанный период, она была неспособной к свободному волеизъявлению и не могла понимать значение своих действий и руководить ими».

Мы видим, что психологическая часть растворена в психиатрической, а не выделена, как это предписано Инструкцией Минздрава России (4.3.1 и 4.3.5): «4.3.1. Исследовательская часть каждого из взаимодействующих экспертов в полном объеме (до изложения выводов любого из них или объединенных выводов) выделяется особо и подписывается экспертом, ответственным за ее составление». «4.3.5. Каждый эксперт, участвующий в производстве комплексной экспертизы, подписывает ту часть заключения, которая содержит описание проведенных им исследований».

В тексте заключения клинико-психологического анализа нет.

Приведенный текст грубо противоречит самому элементарному факту: Березина С.Ю. была реально приглашена для ухода с предварительной договоренностью о завещании дома с октября 2004 года, тогда как Б-ва Л.Н. находилась в больнице с 1 по 27 декабря 2004 года. Завещание на Березину С.Ю. было составлено спустя две с половиной недели после этого. Таким образом, приглашение Березиной С.Ю. было связано не со стационированием Б-вой Л.Н., а с упоминаемыми свидетельницей Лушкиной «натянутыми отношениями» С-вой с Б-вой. Поэтому называть Б-ву единственным близким человеком, чье стационирование создало психотравмирующую ситуацию, психологически совершенно неоправданно.

В нарушение общепринятого приоритета медицинской документации перед свидетельскими показаниями, с доказательства ограниченного значения которых началась сама психология свидетельских показаний, эксперты сразу без всякого анализа и обоснований становятся на сторону истицы и опираются только на показания в ее пользу, полностью игнорируя записи в медицинской карте и явно гротескный перебор трактовок одной стороны, которые – соответствуй они действительности – не могли бы пройти незамеченными и остаться незафиксированными консультировавшими С-ву врачами до и после составления завещания (06.10.2004 - 18.01, 18.04, 13.05.2005). Причем, приоритет дается показаниям, которые, как показано выше, не в ладах с датами, противоречат им. Не только причина приглашения Березиной делается необъяснимой, второе завещание от 13.10.2004 г. в пользу Б-вой оказывается под ударом тех же доводов о слабоумии С-вой, так как оно написано за два месяца до последнего завещания и через неделю после оформления первой группы инвалидности по общему заболеванию. Хорошо видно, что С-ва в октябре 2004 года, отписав все свое имущество, в том числе не только квартиру, как в первом завещании, но и дом в том же поселке Кубинка, уже в том же месяце была вынуждена пригласить для ухода Березину. Видимо, она оказалась в роли Лира, и ее отношения с Б-вой испортились.

Соматически тяжело больной, но психически здоровый человек на наших глазах превращается в тяжелого психически больного за счет умозрительных трактовок, противоречащих многим фактам. Эксперты сразу ставят С-вой диагноз органического расстройства личности в связи с сосудистым заболеванием головного мозга (F 07.61), который обосновывается для профессионала крайне неубедительным образом: приводятся соматоневрологические симптомы, а единственный психопатологический признак «выраженные когнитивные расстройства в виде интеллектуально-мнестического снижения» не находит отражения в объективных показаниях медицинской документации, а только в гротескных свидетельских показаниях одной стороны. Эксперты искусственно выстраивают из них закономерное усугубление симптоматики, причем, увлекшись, сильно перебирают собственный диагноз и описывают психоорганический синдром. Эта легкость, не обременяющая себя обоснованиями, основывается на психологизации, примеривании на свой аршин. Дело в том, что существо выставленного диагноза - неспособность к прогнозу и планированию – не отсутствуют у С-вой, а просто принципиально другие, чем у соматически здоровых людей: завещать дом за уход, когда полностью беспомощен, стар и не имеешь детей, - совершенно естественный поступок.

Таким образом, в заключении экспертов центра Сербского полностью отсутствуют систематизации и интерпретация данных медицинской документации и противоречивых свидетельских показаний. В результате, большой противоречивый массив данных без положенного предварительного упорядочивания, разъяснения и анализа сразу бегло проговаривается в кратких выводах, что грубо нарушает фундаментальные пункты 2.3.16, 2.3.17 инструкции Минздрава России от 12.08.2003 г. «Заключение СПЭ».

Выводы экспертов целиком основываются на версии истицы, вопреки противоречащим им данным медицинской документации и показаниям половины свидетелей, вопреки грубым фактическим несоответствиям и противоречиям, которые в них содержатся.

Предписанная судом комплексная судебная психолого-психиатрическая экспертиза в данном случае только проимитирована. Она не является таковой ни по форме, ни по содержанию, т.к. участие психолога ограничивается его подписью и одной – двумя строчками заключения. Ни исследовательская часть, ни выводы не содержат положенного разделения психолога и психиатра, что грубо нарушает пункты 4.3.1 и 4.3.5 Инструкции Минздрава России.

Диагноз экспертов является искусственным построением, неправомерной психиатризацией фактически на пустом месте.

Грубое несоответствие инструкции по написанию СПЭ, откровенная тенденциозность выводов, фактическое отсутствие их обоснования, отсутствие всяких признаков соответствия комплексной психолого-психиатрической экспертизе, делает выводы экспертов научно несостоятельными и лишает их доказательной силы.

Между тем, констатирующая часть заключения содержит достаточные сведения для ответа на вопрос о способности С-вой отдавать отчет в своих действиях и руководить ими на момент составления последнего завещания.

Рекомендуется повторная комплексная судебная психолого-психиатрическая экспертиза в другом экспертном учреждении.

Ю.С.Савенко, Л.Н.Виноградова