Правосудие по сути своей призвано устанавливать правду, находить виновных и призывать их к ответственности. Но что делать, когда фактов много, они противоречивы, и их истинность проверить крайне нелегко?
Как отличить желание избежать приговора от настоящих искренних эмоций, сокрытие улик от отсутствия реального состава преступления? Какой выход окажется верным и единственно правильным, в особенности, когда речь идет о защите прав ребенка?
Дело семьи Агеевых впервые было предано широкой огласке еще в апреле этого года. 21 марта четырехлетнего Глеба Агеева привез в больницу отец, у мальчика были обнаружены многочисленные гематомы и ссадины на теле, а также множественные ожоги лица. Тут же была вызвана милиция, врачи не поверили рассказу отца о случайном падении ребенка с лестницы и вовремя не обнаруженном ожоге. Приехавшие в больницу представители правопорядка мгновенно взялась за дело, и наутро в палате у мальчика уже толпились журналисты всех российских СМИ. 26 марта по факту телесных повреждений было возбуждено уголовное дело, и уже 28 марта Глеб Агеев и его сестра Полина были отобраны у родителей.
Что случилось в тот злополучный вечер в семье Агеевых неизвестно никому и установлено быть не может. Известно лишь, что дети на некоторое время остались без присмотра, а когда родители вернулись в дом, то обнаружили лежащего на полу плачущего ребенка со следами крови на лице и стоящую рядом домашнюю собаку. По словам родителей, они увидели, что у мальчика по всему телу царапины и ушибы, рассечена бровь и покраснения на лице. Мама быстро обработала раны и уложила ребенка спать. Ночью взволнованные родители поняли, что у ребенка температура, а покраснения на лице – это термические ожоги. После чего отец отвез Глеба в больницу.
По версии Агеевых, дети играли и поднялись на второй этаж, куда им ходить одним, было запрещено. На столе у родителей стоял электрический чайник, дотянуться до которого, по идее, дети не могли, но вполне могли задеть шнур в процессе игры и опрокинуть его на себя. Таким образом они объясняют возможное возникновение ожогов на лице мальчика. Когда, после происшествия, они поднялись к себе, то обнаружили чайник на полу еще теплым. Возможно от болевого шока, либо просто в спешке, Глеб побежал к лестнице, и, не удержавшись, упал и скатился с нее вниз.
Оснований не верить этой версии, вроде бы нет. Логика в рассказе родителей имеет место быть. И события могли действительно произойти в том порядке, как они рассказали.
Более того, многочисленные свидетели, которые не раз бывали у Агеевых дома в течение года, отметили «колоссальный прогресс» в развитии детей, они стали более активными, контактными и самостоятельными, к родителям относились с любовью. Например, Ирина Анатольевна Шегай, художественный руководитель ДК, занятия в котором дети посещали 4 раза неделю, и другие сотрудники вообще были уверены, что это родные дети Агеевых, поскольку они были «активные, радостные», «воспитанные, достаточно самостоятельные», и к маме относились «открыто, дружелюбно». По показаниям сотрудников ДК, последний раз Глеб посещал занятия за день до происшествия, и никаких телесных повреждений у него замечено не было. «Одежда на занятиях (майки, шорты, юбочки), - поясняет Шегай, - позволяла видеть части тела детей».
Органы опеки и милиция, однако, этой истории не поверили, и предложили свою версию, по которой ребенок постоянно и неоднократно получал побои, что и является причиной всех обнаруженных травм и гематом на теле. Так, на приемную мать Глеба Агеева было возбуждено уголовное дело по факту умышленного нанесения физического вреда усыновленному ребенку.
17 июня Преображенский районный суд г.Москвы вынес решение об отмене усыновления. А 19 июня подозреваемой Агеевой Л.В. была проведена комплексная судебная психолого-психиатрическая экспертиза, в ходе которой эксперты выявили такие «патохарактерологические особенности личности» как «эгоцентризм, эмоциональная неустойчивость, вспыльчивость, раздражительность, капризность, изворотливость, склонность к демонстративным формам поведения», однако отметили, что они «не столь выражены, не сопровождаются нарушениями восприятия, памяти, мышления, интеллекта, критических способностей». Указанные особенности личности Агеевой нашли отражение в мотивации и особенностях реализации инкриминируемых ей деяний».
В связи с тем, что Агеева считает, что экспертиза была проведена слишком поспешно, а эксперты были настроены тенденциозно против нее, она обратилась в Независимую Психиатрическую Ассоциацию России.
С первых же минут эксперты НПА отметили, что подозреваемая полностью ориентирована и контактна, доброжелательна, старается произвести хорошее впечатление. При упоминании о детях на глазах появляются слезы, но старается быстро успокоиться. Подавлена, что их семью разрушили, фиксирована на психотравмирующей ситуации и встревожена ею. Считает, что дело рассматривается несправедливо и по отношению к ней с мужем, и по отношению к детям, ищет помощи.
При проведении экспериментально-психологического исследования специалисты НПА выявили, что на первый план выступает большое количество показателей тревожного настроения (ответы с опорой на светотень, анатомические образы, рентгеновские снимки т.п.), однако среди них преобладают ответы с опорой на дифференцированную светотень, что является показателем преодолеваемой тревоги. Агеева демонстрирует высокий уровень психической активности и продуктивности, достаточную гибкость мышления, высокие творческие способности, гармоничное соотношение интеллектуальной и эмоциональной сфер.
Эксперты отмечают, что рисунки крупные, экспрессивные, выявляют высокую значимость детской темы и теплое отношение к своим детям (девочка и мальчик, взявшиеся за руки, с мороженым) и фиксацию на собственной ситуации (двое взрослых и двое детей возле дома).
Таким образом экспертами НПА обнаружено тревожно-депрессивное состояние, обусловленное длительным нахождением ее в психотравмирующей ситуации, которое ведет к некоторой дезорганизации ее психической деятельности. Однако высокие интеллектуально-мнестические способности позволяют ей справляться с имеющейся тревогой, и уровень расстройства не достигает клинического. Никаких агрессивных тенденций, как по отношению к детям, так и к другим людям, у Агеевой не выявлено.
Полученные в исследования комиссией НПА данные существенно отличаются от результатов психологического исследования экспертами-психологами Областного центра социальной и судебной психиатрии. В июне эксперты не учли, что Агеева находилась в психотравмирующей ситуации, и ее поведение в значительной мере определялось внутренними переживаниями, связанными с потерей детей и предъявленным обвинением. Более того, термины «капризность и изворотливость» носят оценочный характер, не употребляются в экспертной практике и свидетельствуют о тенденциозности экспертов в отношении Агеевой.
В своем заключении специалисты НПА говорят о том, что проведенное исследование позволяет характеризовать Л.В. Агееву как добросовестную любящую мать, а предположение об истязании своего ребенка признать крайне маловероятным. Нет никаких оснований полагать, что Агеева страдает алкогольной или наркотической зависимостью, рекомендация экспертов Областного центра социальной и судебной психиатрии о проведении Агеевой наркологической экспертизы не обоснована.
Эксперты НПА искренне надеются, что проведенная работа будет рассмотрена на судебном процессе в полном объеме и полученные данные помогут в принятии справедливого и верного решения, ведь речь идет об интересах детей, которые едва начав жить, уже второй раз за такой короткий срок теряют семью. Семью, в которой, возможно, они были счастливы.
Анастасия Сибелева